Официальный форум поклонников ВиД

Глава первая

Немолодой мужчина бросил последний букет на могилу своей жены. Что-то внутри непроизвольно щёлкало и замирало. Наверное, боль. Боль от потери. Никогда ещё он не ощущал смерть настолько близкой и осязаемой. Она вышла за хлебом и её не стало. «Пуф» и исчезла, растаяла, подобно снегу на весеннем солнце, и нет её. Есть только оболочка, которую врачи называют обидным словом «тело».
- Серёжа, ты идёшь?! – окликнул его Антонов, обернувшись на полпути к машине.
- Вы идите, а я позже подойду. Мне надо с ней поговорить.
- Угу, - понимающе кивнул Антонов-младший и удалился, у него было ещё много дел: отвезти гостей в ресторан, потом развести их по домам, помочь отцу успокоить безутешную Антонину Семёновну, поддержать друга, его дочерей, поговорить с женой.
Сергей Алексеевич опустился на колени и улыбнулся портрету тёмноволосой женщины. Слышит ли она его? Что ждёт её там? Какая она, смерть? О чём думала Люда, тем июльским утром? Знала ли, что умрёт? На эти вопросы ответа он не знал, не знал никто и это совсем не страшно. Страшно то, что Людмила так и не узнает, что он простил её, так и не узнает, что он собирался приехать и остаться с семьей навсегда. В любом случае его планам суждено было случиться, вот только повод, увы и ах, на редкость трагичен.
- Люда, если ты меня слышишь, знай, что я простил тебе, надеюсь и ты простила меня. Мы с тобой дураками были, совершили столько глупостей и ошибок, вот только тебе их уже не исправить, а я постараюсь, обещаю, что постараюсь исправить всё то, что мы с тобой натворили. Чёрт! «Натворили» - слово-то какое странное, скорее больше напоминает что-то из детских шалостей, у нас ведь с тобой ещё и дети есть, пять чудесных дочек. Я о них позабочусь, честно. Люблю их. И тебя люблю. Наверное. Знаешь, мне даже казалось, что ты для меня ничего не значишь и, что мы с тобой чужие люди. Я злился на тебя, очень злился и самое ужасное, что первая мысль, когда я узнал о твоей смерти, была «заслужила», а потом летел на самолете, смотрел на облака в иллюминатор и думал о тебе. Много думал, вспомнил много всего хорошего и плохого, свадьбу нашу вспомнил, вспомнил, как смотрел в твои глаза и через меня будто ток в тысячу вольт пропускало. Летел, смотрел, думал, вспоминал и вдруг так больно-больно стало. Помнишь, как твоего пса усыпили и, как тебе было больно? Вот также, только стократ сильнее. И сейчас больно, очень больно и я тебя, наверное, даже люблю. Может быть, даже очень сильно люблю. Ты, Люда, будь счастлива там и прости за всё, если сможешь. Глупо как-то получается… я пойду, наверное. Ждут меня. Будь счастлива… - поднявшись с колен и, отряхнувшись, Сергей Алексеевич направился к машине, а тёплое июльское солнце нещадно полило ему вслед, будто насмехаясь над горем семьи Васнецовых.

- Пусть земля ей будет пухом! – подняв бокал, Жихарёва произнесла прощальный тост в память о Людочке, выросшей на её глазах и, смахнув предательски набежавшую слезу, села на скамью. «Орфей» снова погрузился в замогильное молчанье, нарушаемое тоненькими всхлипами Гали и протяжными завываниями старшей из дочерей со стороны туалетов. Все сейчас думали о женщине, голос которой им уже не услышать наяву.

***
- Вас можно поздравить с рождением дочки!
- Можно, можно мне взглянуть на неё? – ещё слабым голосом произнесла Тоня, протягивая руки к крошечному созданию.
- Вот она.
- Красавица…

- Мама, а я пятёрку получила по природоведению!
- Молодец! Ну-ка иди сюда, я тебя расцелую, учённая моя! Будешь учённой?
- Буду! Если ты хочешь, буду. Я же люблю тебя, мамочка.
- И я тебя…

- Дай на тебя посмотреть! Какая взрослая ты стала!
- Мам, ну чего ты? Я же не на войну иду, а замуж выхожу!
- С твоим Серёжей семейная жизнь тебе только войной и покажется…
- Мама…
- Что «мама»? И только скажи потом, что я тебя не предостерегала!
- Он не такой. И мы любим друг друга!
- Ладно, уж, любите на здоровье, только про внуков не забудьте!

***
- Здравствуйте, а здесь Антонина Семёновна Гордиенко живёт?
- Здесь, а вы собственно кто?
- Я Сергей Васнецов, я по поводу квартиры. Вы же сдаёте?
- Сдаём. Вы проходите. Мамы дома нет, но я вас пока чаем напою. И откуда же вы к нам пожаловали, Сергей Васнецов?...

- Люда, ну подожди!
- Отстань от меня, я спешу! – она снова убегала, так стремительно и быстро, а он снова не мог её догнать.
- Люда, но подожди!
- Васнецов, что тебе от меня нужно?
- Я люблю тебя, Люда!
- Что ты сказал? – она резко остановилась и, обернувшись, уткнулась ладонями прямо ему в грудь, - Ты меня любишь?
- Люблю, - кивнул он, широко и открыто улыбаясь, хотел ещё что-то сказать, но не успел, она уже целовала его. Впервые в жизни поцеловала сама без вопросов и принуждений, без криков и пощёчин.

Беременна. Беременна. Беременна. В голове не укладывается и что теперь делать? Ты её любишь. Она любит тебя. У вас будет ребёнок. Васнецов, ну что ты тормозишь?!
- Люда, выходи за меня замуж!

* * *
- Дашенька, ты что плачешь? Тебя обидел кто-то?
- Ониии не беееллууут мееенняя игллать…
- Ну и дураки раз не берут. Ты же у меня самая лучшая… ну-ка, иди сюда, - ещё секунду и она уже рыдает в объятьях матери, та гладила её по голове и долго ещё шептала какую-то чепуху в утешение, она тогда слабо вслушивалась, но одну фразу запомнила надолго «Никто не достоин твоих слёз, слышишь? И никто никогда не заставит тебя плакать. Ты сильная, ты всё выдержишь, я верю в тебя», пройдёт четырнадцать лет, прежде чем она заплачет снова.

* * *
- Дочка, у тебя сегодня первые в жизни соревнования и ты запомни одну вещь… - взяв её за руки, Людмила Сергеевна опустилась на колени рядом с дочерью.
- Главное не победа, а участие? Знаю, мне уже папа говорил.
- Нет, победа как раз главное. Но ты запомни, что только своими стараниями, только силой воли и усердиям ты сможешь добиться её. Запомни.
- Запомнила, спасибо.
- А теперь беги, скоро твоя очередь… удачи, Женечка!

* * *
- Ой, мама! Мама, подожди! Ты уходишь уже?
- Да, Галь, ты тогда дверь закрой…
- Мам, у нас хлеб кончился. Не зайдёшь по дороги в булочную, а то я сегодня никак не успеваю.
- Конечно, зайду. Ладно, закрывайся. Пока!
- Пока.

* * *
Сделав ничтожно-маленький глоток киселя, Даша нервно облизнула губы. Что произошло? В один миг всё разрушилось, был человек, и нет его. И никто больше не поцелует её нежно в лоб, никто больше не даст совет, некому больше читать длинные нотации и некому больше учить жизни. Мамы больше нет, и не так-то просто смирится с этой мыслью. Подавив крик отчаянья и боли, она крепче вцепилась ногтями в сиденье стула, отчего подушечки пальцев неестественно побелели. Главное продержаться этот час, главное продержаться этот час, а потом можно будет убежать куда подальше, зарыться в дальний угол и дать волю слезам. А сейчас она просто не имеет права плакать; ради папы, ради сестёр, ради бабушки она просто обязана быть сильной. Слезами горю не поможешь, вот только так хочется разреветься в голос и крикнуть, что есть мочи. Чья-то сильная ладонь сжала её пальцы под столом. Вот так. Так лучше. Закрыть глаза, вздохнуть глубоко, представить, что всё это всего лишь кошмарный сон, стоит открыть глаза, и он исчезнет. Просто представить, чтоб стало легче.
- Я люблю тебя, - шепнул он так, чтоб слышать могла только она. Даша коротко кивнула, давая понять, что ей сейчас важна его поддержка и, вежливо улыбнувшись гостям, направилась в сторону туалетов.
- Можно? – несколько раз ударив кулачком в дверь, спросила она и, не дождавшись ответа, дёрнула ручку на себя – не заперто. Маша сидела прямо на полу возле раковины и, обхватив колени руками, покачивалась из стороны сторону.
- Ужасно, да? – не найдя подходящих слов, Даша опустилась на колени рядом со старшей сестрой, и обняла её за плечи. Так делала мама. - Машка, мы сёстры, слышишь? Мы сможем пережить это вместе.
Та не ответила, всхлипнула пару раз, и уткнулась лицом в плечо младшей сестры.
- Никогда не говорила тебе этого, но я люблю тебя, сестрёнка. Очень люблю. Мы с тобой старшие и должны давать всем пример. Да, нам очень больно, но представь какого сейчас Пуговке. Мы ведь будем сильными? Ради девочек, ради бабушки, ради папы…
Маша вдруг сделала то, чего Даша от неё никак не ожидала. Она скинула с себя руку сестры и посмотрела на неё таким взглядом, что по коже пробежали мурашки.
- Это он виноват в её смерти, и я его не прощу, - прошипела Маша, яростно сжимая кулаки.

* * *
Светловолосая девочка сидела на крыльце собственного подъезда и напевала под нос какую-то песенку из нашумевшего мультфильма. Как загипнотизированная, она наблюдала за шоколадкой, тающей на солнце всё быстрее и быстрее. Вязкая, коричневая масса растекалась по серебристой обёртке, превращаясь в жидкое месиво, нелицеприятное на вид. Приторный сладкий запах путался с ещё какими-то летними запахами и навязчиво забивал собой ноздри девочки.
- Привет, Полина! – рыжий мальчик бодро поприветствовал свою подругу, - Ты чего делаешь?
- Грущу, - вскинув на мальчика огромные карие глаза, она взглядом пригласила его сесть с ней.
Отряхнув ладошкой грязное крыльцо, мальчик плюхнулся рядом, не щадя, привезённых матерью из Италии, льняных шортов. Бедная Полина! У неё такое горе! Он бы рад поддержать её, вот только что говорят в таких случаях? Родители не хотели пускать его сегодня к Васнецовым, говорили, что им не до него, а он не мог не пойти… сказал, что в магазин за соком, а сам ускакал к своей подруге. Бедная Полина! Все её родственники сейчас на похоронах, а она дома совсем одна и ей, наверное, очень-очень грустно. Она ведь прожила на этом свете всего девять лет, совсем как он, а уже столько всего натерпелась. Сначала мама ушла из дома, потом отец, а теперь вот это… Он хорошо помнил Людмилу Сергеевну, и она ему всегда очень нравилась, приветливая, вежливая и очень вкусно готовила и пекла, особенно его, Колину, любимую яблочную шарлотку.
- А мы сегодня на дачу с утра ездили, - зачем-то сказал он, - Там такие цветы красивые и очень вкусная спелая сочная клубника!
Полина не отреагировала, слишком была увлечена процессом таяния шоколадки, которая грозилась растечься за пределы серебристой упаковки.
- А хочешь, я тебе принесу клубники? Мы немного взяли домой.
- Коля, спасибо. Я есть не хочу.
- Понятно, - пробормотал он, бросая взгляд на жидкое коричневое месиво с ореховой крошкой, - Тебе сейчас очень грустно, да?
- Очень-очень. Коля, ты представляешь, моей мамочки больше нет, моей любимой мамочки больше нет? Представляешь? Что мне теперь делать? Как мне теперь жить?
- Полина, не грусти, - единственное, что смог он сейчас сказать, - У меня для тебя подарок есть, вот, - он протянул ей светло-голубой цветок, - Ты ведь любишь голубой?
- Люблю. Спасибо тебе, Коля, - она протянула руку и кончиками пальцев пробежалась по нежным лепесткам, - Знаешь, когда папа с Дашей и бабушкой ездили за вещами мамы, им дали пирожное. Заварное. Моё любимое. Мама, наверное, купила их для меня, я бы знаешь как радовалась, если бы она мне их принесла. А сейчас я все-все-все пирожные, игрушки, шоколадки на свете и, вообще, всё, что угодно, отдала бы, лишь бы мамочка ко мне вернулась.
- Всё будет хорошо, - он осторожно провёл рукой по её волосам, будто спрашивая разрешения, ему нравились её волосы. Всегда. Такие светлые, золотистые, а на солнце они ещё и блестели и сверкали, придавая ей сходство с ангелочком, а ещё её волосы всегда пахли жасмином. И это ему тоже очень-очень нравилось.
- Полина, а почему ты не плачешь? – вдруг спросил он, не заметив и следа слезинки в её глазах, что его очень удивило.
- А я плакать не люблю. Мне ещё папу и бабушку очень жалко и девочек, они все так переживают и так обо мне беспокоятся, а я не хочу их расстраивать. Я их люблю очень, а ещё я боюсь, что если я буду много плакать, папа рассердится и снова от нас уедет. Он как-то сказал, что терпеть не может женских слёз. А я без папы не смогу, потому что я его очень-очень сильно люблю и очень по нему скучаю.
Коля ничего не ответил. Да и что тут скажешь? Ей сейчас ничем не поможешь и он уверен, что долго ещё не увидит улыбку на лице своей подруги, просто сейчас ей очень нужна его поддержка. Он это чувствует, просто будет рядом. Как, когда его старшая сестра Ольга заболела сильно, родители не на шаг от неё не отходили, потому что ей нужна была их моральная поддержка и Ольга выздоровела. Вот и Полина выздоровеет, пройдёт время, и боль на её душе исцелится сама собой. Время лечит. Так бабушка сказала.
Послышался скрип тормозов. Должно быть родственники Полины. Махнув ей рукой на прощание, Коля ушёл. Ей нужна его поддержка, но сейчас он будет лишним.
- Пуговка, а ты что здесь делаешь? – Женя невесело улыбнулась младшей сестре, выходя из машины дяди Андрея.
- Гуляю. Женя, а где все?
- Остальные с папой едут. Они скоро будут. До свидания, дядя Андрей, спасибо, что подвезли!
- Пока, девочки! Крепитесь, мысленно я с вами.
- Женя, а как это «мысленно»? – проявила интерес Пуговка.
- Ну, это значит, что он нас любит, и мы должны это помнить, а теперь пошли домой. Ну-ка вставай, - взяв сестру за плечи, Женя помогла ей встать, и приобняв ей, чмокнула в макушку. Так они и поднимались, обнявшись, на свой этаж. Отперев дверь ключом, сёстры с неохотой вошли в квартиру. Зеркала завешаны чёрным, всё вокруг так и пропитано маминым присутствием, несколько пар её глаз смотрят с фотографий, перевязанных чёрной ленточкой в уголке.
- Она к нам больше не вернётся?
- Полина, на этот вопрос я ответа не знаю. Но быть может, мама сейчас совсем где-то рядом. Смотрит за нами с небес и улыбается и ей больно, что мы грустим. Снимай туфельки, мой руки и пойдём с тобой чай попьём.
- Я не хочу.
- Ну, тогда пойдём вместе ляжем и поспим. Хорошо? Спать тоже надо, Пуговка.
- Ладно, - согласившись, Полина расстегнула босоножки на липучке, купленные мамой и Машей две недели назад. Теперь надо вымыть руки. Так хочет Женя, а Женю нельзя расстраивать. Ей и так плохо, из-за мамы и из-за Дениса. Она слышала, как говорили Даша, Маша и Галина Сергеевна ночью, в комнате у старших сестёр. Они говорили, что Женя очень любит Дениса и скучает по нему, но они не могут увидеться, потому что он на неё за что-то очень злится. А как можно злиться на Женю? Женя ведь очень хорошая, она самая добрая из всех её сестёр и всегда помогает. Если бы она могла поговорить с Денисом, обязательно бы ему сказала, что Женя не виновата и тогда он бы приехал, и они были бы вместе и очень счастливы.
- Полина, ты помыла уже руки? Иди тогда в комнату, ложись… Я пока чай с бутербродами приготовлю! – донёсся до неё голос старшей сестры. Полина прошла в свою комнату и, переодевшись в пижаму, забралась под одеяло. Меньше чем через минуту, Женя уже была в комнате с тарелкой бутербродов и двумя чашками чая (и как она умудрилась всё это принести разом? На то и спортсменка!).
- Ну, вот, теперь ешь. Колбаса докторская, твоя любимая, - устроившись рядом с сестрой, Женя протянула ей бутерброд и один взяла себе.
- Спасибо. А ты будешь есть?
- Только если ты будешь.
- Тогда я поем. Бабушка сказала, что ты в своём Нью-Хейвене совсем исхудала и, что тебе обязательно надо начинать нормально питаться.
- Ну, это же бабушка! – усмехнулась Женя, хотя с её настроением, смешок получился каким-то нервно-истерическим, - Полина, ты ешь-ешь. Хочешь, я тебе сказку расскажу?
- Расскажи лучше про Дениса? – с набитым ртом, промямлила Пуговка, внимательно наблюдая за тем, как меняется в лице старшая сестра.
- А что про него рассказывать? Армия из дебила человека не сделала. Вот и вся история. Давай, я тебе лучше про Нью-Хейвен расскажу.
- Нет, расскажи про Дениса, - настаивала Полина, она должна знать из-за чего поругались Женя и Воронцов, а как ещё ей удастся их помирить? – Почему вы поругались?
- Ох, Полина, к чему эти расспросы? Ну, ладно. В общем, когда я только приехала на летние каникулы попыталась позвонить Денису, но он не брал, я набирала номер снова и снова, а потом узнала, что он его сменил. Из-за меня. Он, когда получил ранение и его досрочно, так сказать, отпустили, узнал, что я уехала за границу, и решил, будто я предала его, Галина Сергеевна возьмись показывать ему мои фотки из Нью-Хейвена, что я высылала по интернету, а там как раз были фотографии наши с Квилом. Этот дебил ни с того ни с сего решил, что между нами что-то есть, а мы с Квилом ведь просто друзья. К тому же у него бабушка русская и он был единственный русскоговорящий там. Вот так и вышло. Дебил он и в армии дебил, а от этого ранения его, наверное, совсем контузило. Так что, забыть, Полина, забыть – единственный вариант в нашем случае.
- А маму тоже лучше забыть?
- Нет, Поля, маму надо помнить. Всегда. Но плакать не надо. Время лечит. Испробовано на собственно опыте.

* * *
- Ну что не берёт? – Сергей Алексеевич, затаив дыхание, наблюдал за тем, как Даша набирает номер старшей из его дочерей.
- Пап, я не хотела тебе говорить вчера, но Маша сказала, что не хочет тебя видеть и винит тебя в смерти мамы.
- Даша, и ты об этом молчала? Как ты могла?! Твоя сестра пропала!
- Я не думала, что это важно.
- Это важно. Для меня.
- Прости.
- Я иду в милицию, заявлять о пропаже. А вы пока обзвоните всех её подруг и друзей! – круто развернувшись, Сергей Алексеевич, стрелой вылетел за дверь, оставив Дашу и Веника озадачено смотреть ему вслед.
- Он прав. Это я виновата.
- Не вини себя. Маша взрослая девушка и знает, что делает.
- Вот именно. А когда её знания были верными?
- С ней всё будет хорошо. Ты пока звони Людмиле Михайловне, а я наберу эту её Зойку.

* * *
Полумрак кухни. Стрелки часов давно перевалили за полночь. Чашка недопитого кофе. За год жизни в Нью-Хейвене она уже не представляет своей жизни без этого напитка. Сильно отставала от программы, практически не знала языка, и соответственно приходилось заниматься ночью, периодически заливая в себя очередную дозу кофеина. Что она чувствовала, когда жила там? Да, ничего хорошего! С одной стороны в Нью-Хейвене всё совсем по-другому, она отлично проводила время, у неё было море друзей, там жизнь кипит ещё покруче, чем в Москве. Вот только скучала очень. По семье. По Родине. По нему. Иногда чувствовала себя такой барышней Пушкинских времён, начитавшейся французских романов, у неё даже календарь был, в котором она крестики ставила до их встречи. Скрип-скрип ручкой по картону и появляется крестик, один, другой и уже не осталось не единого «чистого» числа, а они так и не увиделись. Чёрт! О чём она думает? О Денисе. Глупый вопрос был, просто неделю назад они похоронили маму, Машка так и не вернулась, правда звонила пару дней назад, сказала, что с ней всё в порядке и отключилась. Куда делась? Что с ней? Где она? Неизвестно. Столько всего произошло, что впору покупать билет на тот свет, а она думает всё об одном и об одном. О нём, конечно, о ком же ещё? Права Дашка, надо продолжать жить, с ними случилось несчастье, вот только этими своим страданиями маме уже не поможешь. Вот только она и не страдает особо. Внешне. «Солнышко» - как назвал её вчера папа. Она должна держаться ради папы, девочек, бабушки, заряжать их всех энергией, дарить им тепло, кто, если не она? Машка не выдержала, ходит теперь непонятно где, Дашка… Дашка старается держаться, но так не сложно прочитать о её истинных чувствах по глазам, так легко Полина своим чутким слухом уловила тяжёлые всхлипы из комнаты старших сестёр. Дашке плохо, она старается скрывать это, но все ведь видят, как обстоят дела на самом деле. Глупо, наверное, но ей всегда казалось, что между Дашкой и мамой существует какая-то неразрывная связь, они понимали друг друга, да и бабушка не редко упоминала, как они похожи. Дашке тяжело и как бы она не старалась казаться сильной, у неё это получается плохо. Галина Сергеевна и не пытается скрыть своих истинных чувств и, наверное, это правильнее всего, плохо держать всё в себе, но порой это бывает нужным. Пуговка. Про неё можно молчать, она ведь ещё совсем ребёнок! Бабушке сейчас хуже всего, худшее из наказаний – пережить своих детей, а папа… а что папа? Что творится в его голове не ясно, но он раскаивается и чувствует себя виноватым, а это ой как не хорошо! Ещё и Машка… но её винить нельзя. Никто не виноват, даже тот старенький водитель. То была воля случая или может судьбы? А может и то, и другое. Слишком сложны эти вопросы, даже для Галины Сергеевной.
Сделав глоток остывшего кофе, Женя глубоко вздохнула, сейчас она сполоснёт кружку, поцелует перед сном Полину и ляжет спать. Завтра настанет новый день и непременно он будет, как предыдущие, вязким, тяжёлым, пустым и замогильно-одиноким.
Звонок в дверь. Наверное, послышалось… да и кто может прийти в столь поздний час? Нет, не послышалось. В любом случае лучше пойти и проверить пока этот настырный звук не перебудил всю семью. Сон в последнее время так сложно дается.
- Кто? – нарочито сонным голосом пробормотала Женя, разглядеть что-то в глазок при таком освещение было нереально.
- Я, - раздался знакомый голос с той стороны двери. Лихорадочно возясь с замками, Женя распахнула дверь. Он! «Я сплю» - первая мысль, промелькнувшая у неё в голове, нет, это не был сон, вот он, стоит перед ней. Такой живой, такой близкий, вот он.
- Женя, я всё знаю, мне так жаль…
- Мне тоже, - пробормотала она и, не сказав больше ни слова, упала к нему в объятья, совсем по-детски разрыдавшись. Он ничего не говорил, просто прижимал её к себе, как самый драгоценный подарок, нащупывая рёбра под слоями одежды и дивясь тому, как она исхудала. Бедная Женька!
- Денис, прости…
- Это ты меня прости, я поступил, как…
- Как дебил, - пришла ему на помощь Женя, отстраняясь. Ей не нужны слова, ей важно его присутствие, важно то, как он смотрит на неё, как сжимает её руку. Он поможет ей выдержать это и она справится. Обязательно.

* * *
Тихий стук в дверь. Короткое «войдите» и он уже сидит на кровати рядом с ней, заглядывает в её глаза и тонет в море печали и тоски.
- Знаешь, что этой ночью Воронцов приехал? – начал он разговор откуда-то со стороны. Он должен ей сказать. Сейчас или никогда.
- Пересеклись утром на кухне. Веник, ты вчера хотел о чём-то со мной поговорить?
- Хотел, - значит, она начала первой. Может, это и к лучшему. Он откладывал, откладывал до лучших времён, но теперь пришло время расставить все точки над «i».
- Так говори.
- Я не знаю, как сказать. Я люблю тебя очень и это чистая правда. Даш, ты всегда будешь для меня самой-самой, но…
- Ты меня бросаешь, да?
Дашенька, ну зачем ты так? Зачем так стремительно? Она склонна говорить очевидное и вот. Снова. И что он скажет, короткое и беспощадное «да» или полное лжи «нет, ну что ты!». Решено. Раз начал, то должен закончить.
- Моя мама…
- Можешь не продолжать. Мама – это святое, я это только сейчас поняла. Ты езжай и делай, как хочет она. Веник, ты пойми… что мама - это, то единственное и неповторимое, что мы должны беречь. А я? А что я? Таких, как я, у тебя будут миллионы. Я сама об этом много думала в последнее время. Ты езжай, у неё сейчас проблемы со здоровьем и ты должен быть с ней рядом.
- Я рад, что ты поняла… стоп. А откуда ты знаешь про проблемы со здоровьем? Я ведь ничего не говорил.
Даша промолчала. Да и не к чему был её ответ, он и так понял всё.
- Она звонила тебе, да? – чувствуя, как в нём закипает слепая ярость, Веник сжал кулаки.
- Не кипятись, - Даша провела ладонью по его лицу, успокаивая, - Она твоя мать и ты не должен на неё злиться. Собирай вещи и езжай, ты нужен ей, а я как-нибудь справлюсь, у меня есть папа, сёстры. Ты езжай.
- Даша, скажи, ты что святая?
- Нет, и ты это прекрасно знаешь, просто мама одна и её нужно беречь. Пошли, я помогу тебе собрать вещи.